Доктор Чехов А. П.
На двери чеховского дома, на Садово-Кудринской улице —табличка: «Доктор А. П. Чехов». Доктором, по традиции, называли выпускника медицинского факультета, имевшего звание лекаря.
Чтобы называться не просто доктором, а доктором медицины, нужно было после окончания медицинского факультета представить и защитить докторскую диссертацию.
Такую диссертацию Чехов хотел написать и уже собрал для нее много материала. Эти материалы сохранились в виде рукописи, названной Чеховым «Врачебное дело в России» (теперь она лежит в Центральном государственном архиве литературы и искусства).
В 1930 году член-корреспондент АН СССР литературовед Н. Ф. Бельчиков опубликовал статью «Неизвестный опыт научной работы Чехова», в которой подробно охарактеризовал рукопись; но сама рукопись оставалась неопубликованной. Между тем она представляет собою уникальное в своем роде собрание сведений по истории медицины.
Чехов задался целью изучить русский фольклор, летописи, историю народного быта, воспоминания с точки зрения врача. Его интересует, как понимали в старину суть болезни и ее симптомы, как описывали смерть, как лечили и как относились к лечащим. Размах своей темы Чехов, возможно, не сразу осознал, и, как мы полагаем, именно необъятность материала, в конце концов, заставила его остановить работу.
Ведь в годы, когда Чехов собирал источники для истории врачебного дела (на рукописи помечено: 1884, 1885), он написал еще целый том рассказов (письма уж не идут в счет!), а ведь он еще и занимался повседневной медицинской практикой! Поистине жизнь великого человека поражает своей вместимостью.
В конце 1880-х годов Чехов увлекся более жизненно важным замыслом — поездкой на Сахалин. Кстати, Чехов надеялся, что за книгу «Остров Сахалин» ему присудят степень доктора. Однако ученый мир игнорировал выход книги. Но интерес к истории медицины у Чехова не угас.
В декабре 1892 года он напечатал за подписью 2 (подпись была расшифрована уже в наши дни) заметку «От какой болезни умер Ирод?».
Заметку эту читатель найдет теперь в Полном собрании сочинений Чехова; истоки ее неясны, если не знать, сколько времени и труда Чехов отдал занятиям этого рода.
Он изощрил свой глаз как медик, читая старинные рукописи, обдумывая их скрытый медицинский смысл, решая исторические загадки…
Вот, к примеру, загадка: был ли Самозванец самозванцем или же это был чудом спасшийся маленький царевич Димитрий? На эту тему написано много исторических работ, но Чехов подошел к ней как врач.
Маленький царевич болел падучей, падучая неизлечима, следовательно, раз Самозванец был здоров, это два разных человека.
В Московском университете Чехов учился у Г. А. Захарьина — одного из основателей русской психотерапии. Решающее значение придавал Захарьин распросам больного, беседе с ним, влиянию на него со стороны врача.
Как писал один из товарищей Чехова, доктор Архангельский, «он не сделался врачом-практиком, но оставался тонким диагностиком душевных состояний человека». Нам кажется, что именно интерес к психотерапии привел Чехова к подробному изучению различных суеверий, заговоров.
Помимо их удивительной поэтичности (некоторые заговоры звучат как стихотворения в прозе: например, кровотечение сравнивается с девушкой, сидящей у моря на камне, она шьет красной ниткой, а когда она перестает шить, прекращается и кровотечение), они могли интересовать Чехова и как психолога. В рукописи «Врачебного дела» им уделено очень много места.
Чехова привлекла мысль Н. М. Карамзина: «Самые басни древние любопытны для ума внимательного, изображая обычаи и дух времени». С этой мыслью перекликается и записанная Чеховым мысль французского историка Э. Ренана: «Предания, отчасти и ошибочные, могут заключать в себе известную долю правды, которою пренебрегать не должна история». Эти мысли не утратили своей привлекательности и для нас.
